Предупреждение: кровь, смерть, блевотные подтексты, 18+

Кровь… Такая теплая, ароматная, липкая, яркая кровь. Она сползается в широкую лужу прямо передо мной, стягивается в центр, будто каждая частичка этой пьянящей жидкости стремится примкнуть к другим частям, скользит к ним, впитывает внутрь себя, не желая оставаться одна.
Я сижу у каменной стены. У ее останков, до жара разогретых полуденным солнцем. Стена шершавая, неровная, местами выпачканная копотью и разбитая щербатыми трещинами, но такая приятная, ласковая, почти нежная, как плоть.
Спину греют камни постройки, в которой мы устроили стоянку, а прямо передо мной, продолжает расползаться алая лужа терпкой крови, щекочущей ноздри запахом железа и жизни.
Я сыт. Мне не требуется удовлетворять никаких инстинктов, в том числе, и инстинкт размножения.
Я смотрю на алое, полуприкрыв глаза, вдыхая его запах, смешанный с горьким запахом гари и сладким запахом неизвестных мне трав поблизости.
Мне совсем не интересно, чем кончится сцена передо мной. Я итак это знаю. Еще пять минут назад я сам стоял в той же позе, поглощая пищу, удовлетворяя свои инстинкты, наслаждаясь обильной жатвой. Сейчас я просто хочу спать. Как хорошо, что до вечера мне не придется выходить на вахту. Сегодня очередь других братьев, я могу просто сидеть, изредка поглядывая в ярко-голубое небо над головой, прикрывая глаза от солнца, и вдыхать запахи…

читать дальшеСпорных было всего пятеро. Они стояли на коленях, со связанными за спиной руками, бессильно уронив головы на грудь. Никто не произносил ни слова, в полной тишине были слышны только приглушенные всхлипы молодой женщины, прижимавшей к груди мертвое тельце маленькой девочки. Хмурый, мрачный до предела мужчина, с седыми висками на фоне иссиня-черной шевелюры, тенью замер у противоположной от спорных стены.
В сарай вошла невысокая женщина. В высоких блестящих сапогах почти до колен, облегающих темно-серых штанах и форменной куртке судьи. Ее узкое бледное лицо не выражало никаких эмоций. Бесстрастные, почти мертвые глаза смотрели совершенно спокойно. Она прошлась из стороны в сторону, давя каблуками сапог мелкие камешки, с хрустом разлетающиеся в труху под ногами, остановилась напротив первого из спорных и ровным голосом осведомилась у мужчины с седыми висками:
- Что он сделал?
Женщина едва заметно кивнула на первого спорного.
- Вырезал три семьи, - сглотнув, хрипло ответил офицер. Женщина склонила голову набок, сощурилась, разглядывая лицо мужчины на коленях перед ней.
- Отправить в лабораторию, после последней вылазки нам нужны новые органы.
Осужденный дернулся, в панике пытаясь отползти прочь, но ему не хватило сил. Он лишь завалился влево, бледный, как снег, шепча нечто неразборчивое в адрес женщины в форме.
- Следующий?
Она сделала шаг дальше, проходя мимо ряда спорных.
- Ослушался приказа не поджигать храм.
- Жертвы? – женщина холодно посмотрела в юное, почти мальчишеское лицо спорного.
- Старый священник, отказавшийся покинуть святилище.
- Умер в огне?
- Отказало сердце, - словно через силу, произнес офицер, не двигаясь с места. – Он его сам вытащил, - мужчина кивнул на спорного.
- Отправить на уборку после поощрения шестого отряда. Этот?
Женщина подошла к третьему из пятерки.
- Он и два его союзника, - офицер указал кивком на двух следующих спорных, - изнасиловали несколько женщин и детей, заставив семьи смотреть на это. Вон та женщина – одна из них, - он махнул рукой на всхлипывавшую у стены женщину с мертвым ребенком. Судья медленно подошла к ней, по сараю разнесся громкий хруст каменной крошки, который показался офицеру скрежетом зубов судьи. Женщина заглянула в лицо плачущей матери, потом долго и пристально всматривалась в мертвое личико девочки на ее руках, затем также медленно повернулась и глухо произнесла:
- Всех троих отдать в шестой отряд.
- Нет! – в панике завопил третий спорный, пытаясь упасть на землистый пол. – Нет, вы не можете! Нет, пожалуйста, только не в шестой отряд! Мы же ваши люди, мы прошли с вами не одну зону, мы вместе… мы же люди! Мы ваши люди!
- Идем со мной, - не желая выслушивать причитания размазывающего по лицу сопли и землю солдата, сказала судья, кивком позвав с собой женщину с ребенком. – Ты увидишь наказание, если захочешь.
Та лишь молча кивнула, сильнее прижав к груди тельце дочки.

Наслаждение… какое же это наслаждение, о, боги мои! Невыносимое, разрывающее рецепторы в клочья, терзающее острыми иглами сознание, наливающее разум легкостью и сладостью. Наслаждение…
Плоть так сладка, что я не в силах устоять, не в силах остановиться. И вожделение, и страсть, и наслаждение самым древним, самым крепким инстинктом, инстинктом размножения.
Они называют это спариванием, сексом, удовлетворением. Что они могут об этом знать? Ничего. Ни-че-го… они – люди, простые организмы, слабые, сладкие.
Я другой. Мы все другие. Мы понимаем, как это безгранично прекрасно, невыносимо красиво и слишком сильно, чтобы устоять перед теплой плотью, перед вкусом их страха, их агонии, их попыток отгородиться от нас…

- Я… я не понимаю…
Женщина с ребенком не могла отвести взгляда от развернувшейся перед ней картиной, в ужасе и отвращении скривив рот.
- Что они делают с ними? Кто это вообще такие?
- Это то, что получилось из человека и насекомого. Тоже люди, только бывшие, бывшие когда-то богомолами. Не правда ли, прекрасный гибрид?
Судья не смотрела вперед, глубоко затягиваясь сигаретой с крепким табаком. Она видела это много раз, ей не требовалось смотреть на процесс наказания.
- Что они делают? Они же их насилуют и… едят… прямо в процессе едят, святый боже!
- Это шестой отряд, - пожала плечами женщина в форменной куртке судьи. – Люди-богомолы имеют свои взгляды на инстинкты. Как и те люди, которые имели свои взгляды на вседозволенность в этом секторе.
Она развернулась и пошла прочь, громко хрустя мелкими камешками под каблуками высоких блестящих сапог.

14.03.14