Голос в вашей голове.
К этому рассказу мое отношение в тени. Я сама так и не поняла, как и почему он написался, просто взял и написался. Сцены приходили яркие, хоть и обрывочные, так что есть некоторые трудности в связке сюжетов и понимании общей картины, даже у меня.
Я не могу сказать, что в рассказе есть мой прототип: их там два или три. Вот так вот меня раскидало по людям :-)
а вообще, странный рассказ, я от него стараюсь держаться подальше, не перечитывать, не трогать лишний раз, да и в сборник или для одиночной публикации он не пойдет, пожалуй, никогда. Как я могу публиковать то, в чем сама не понимаю ни слова? Он писался по принципу "давно я не придумывала историй сама". вот, что выходит, когда записываешь свои фантазии, а не истории реальных людей. :-)
читать дальшеИгры с Богом
Пролог
А было ли, что терять? Оставалось ли вообще внутри хоть что-то, что не требовало, не взывало о немедленном упокоении и преданию огню? Старые, полуистлевшие остовы и скелеты былых надежд, выцветшие фотографии памятных сценок короткого счастья и разноцветные иллюзорные пузыри надежд, лопнувшие вместе с первыми лучами рассвета поутру. Осталась только старая, потертая тетрадка в жесткой обложке, в которую скурпулезно были собраны осколки прошлого, прошедшие через призму настоящего.
Как тогда было просто мечтать и надеяться! И казалось, стоит только правильно выйти из дома, не свернув и не заплутав, быстро выскользнуть из-под одеяла, чтобы успеть до первых лучей солнца, и бежать прочь, навстречу радужным вратам, Богу, новым мирам. Так что же двигает человеком, решившим покинуть теплую постель во имя призраков прошлого, неясными тенями струящихся в настоящее, определяющих своим присутствием будущее? Прозаики и поэты могут похвастаться такими прекрасными мгновениями, в которые рождались их лучшие произведения, с пометкой о том,что они сами не очень способствовали их появлению. Ими будто овладевал кто-то иной, кто-то знакомый и незанкомый одновременно, он руководил их мыслями, он двигал их руку с пером или нажимал на клавиши компьютера. И вот, пройдя период вдохновения, встав у последней черты, когда окружающий мир наступает на пятки вчерашним юнцам и романтикам, заставляя их наконец задуматься о пропитании бренного тела, что остается внутри каждого человека, в прошлом являющего собой образец противоборства и доблести?
Уродство. Бесстыдное, неприкрытое, отталкивающее уродство души и тела. Иногда оно приходит незаметно, ласковым паразитом поселяясь внутри. Оно диктует свои законы человеку, который никогда не знал никаких законов, кроме высшего указа духовности. Паразит намекает ильстит, он нашептывает и обещает легкую победу над врагами, быстрые деньги и огромную силу, взамен всего лишь на редкие кусочки времени, в которые человек станет его кормить безделием, леностью, скобрезностью, эксцентричностью и хамством, замешанным на осознании власти в кругу более слабых.
И люди сами не замечают, как превращаются во вчерашних тетушек и дядюшек, которых они так любили приводить в пример и говорить: «Как можно быть такими!». А паразит все растет и ширится, он занимает все больше и больше пространства внутри, постепенно замещая человеческое сознание своим. Он находит оправдания поступкам чвнливости и скупости, он находит отговорки предательству и лизоблюдству, он постоянно твердит одно и тоже: «Не бойся, скажи, что ты лучше, не смотри на себя со стороны, не думай ни о ком, не оборачивайся на зов. Кто тебе указ, кто тебе закон, кто может судить тебя, кто должен спорить с тобой, кто посмеет сказать тебе слово против, пока ты на своей земле?»
И человек сдается, он добровольно поддается на уговоры паразита сознания, возведшего одного единственного человека в ранг полубога, короля и жреца на одном клочке земли, размером с две комнаты типовой квартиры.
И не остается ничего, кроме жажды услаждать паразита, выбросить все старые напоминания о том, каким ты был человеком до того дня, пока не встретился с паразитом лицом к лицу. Он говорит тебе, что ты должен обновиться. И ты, радостно улюлюкая несешь на помойку рисунки своих снов о других мирах. Он шепчет тебе, что тебя не признали, не оказали должной чести, не похвалили заслуженно. И ты гонишь прочь всех без разбору, друзей, врагов, случайных людей. Всех, кто сказал тебе о том, что ты не прав, посмел высказать мнение, не схожее с твоим. А паразит снова канючит о том, что тебе стоит быть эффектнее и богаче, экспрессивнее и наглей, грубее и жестче. И ты надеваешь высокие каблуки на толсты ноги, обтягиваешь задницу стрингами и носишь узкие мальчиковые штанишки в преклонном возрасте взрослого дяди. Но самое страшно начинается тогда, когда он заставляет тебя поверить, что вся твоя жизнь была ошибкой до встречи с ним, а тепреь, когда он прировнял твои манеры, голос, одежду, макияж, повадки, привычки и род занятий к всеобщему коллективу поклонников паразита, ты сможешь наконец стать на свое место.
МИ что остается тогда?Что остается от тебя? Кроме того, что можно будет зарыть на глубине двух метров под землей? Не те ли рисунки, песни, мечты, стремления и жажда состовляли тебя когда-то? Ах, да, совсем забыл! Ты, ведь, выбросил это все на помойку!
«Давая человеку выбор,
Даешь ему дорогу в тупик».
Сторонний наблюдатель.
Парк на окраине мегаполиса был хоть и старым, но ухоженным, убранным и благоустроенным. Чистенькие дорожки обрамлялись по сторонам скромными лавочками, а в конце каждой дорожки стоял небольшой столик для любителей шахмат и домино на свежем воздухе. Утро было ранним, и по аллеям гуляли немногочисленные собачники, да изредка пробегали спортсмены, щеголяя яркими костюмами и отпугивая весенних мух запахом пота. День обещал быть солнечным и теплым. Все-таки весна пришла в забытый всеми богами город, хотя и поворчала перед приходом, изображая из себя старого брюзгу.
В конце одной из дальних аллей, за потертым и грязным столиком с проржавевшей жестяной обивкой, скрепляющей разбухшие от влажности и долгой зимы, доски, сидел немолодой мужчина. Он был одет в мятое пальто коричневого цвета, мешковатые брюки и прятал лицо в вязаном сером шарфе, лихо намотанном на шею на манер петли Линча. Перед мужчиной на столике стояла бутылка дешевого пива, а в ладони он постоянно перебирал затертые до блеска кости, подбрасывая их легонько вверх и тут же прикрывая второй ладонью. Человек в коричневом пальто переминался с ноги на ногу, нервно оглядывался по сторонам, а его мальенькие глазки-буравчики то и дело останавливались на каком-то объекте, словно просверливая его насквозь, и продолжали беспорядочно бегать по сторонам.
— Сыграем? — раздался приятный женский голос из-за спины мужчины, заставив того подпрыгнуть на месте, едва ли не выронив драгоценные кости. Человек еще глубже спрятал лицо в шарф и резко обернулся. Перед ним стояла молодая женщина в тонком кошемировом плаще, фетровой шляпе и в высоких сапогах на тонком каблуке. Женщина сняла черные, под цвет плаща, перчатки из тонкой кожи и осторожно положила их на край столика, придирчиво выбрав наиболее чистый уголок. Она пристально посмотрела на мужчину, заставив его съежиться под взглядом темно-зеленых, как болотная жижа, глаз.
— Тебе еще не надоело,Нантиус? — тихо спросил мужчина, нервно перебирая свои кости. — Ты каждый раз повышаешь ставки, и все равно все кончается одним и тем же.
Собеседник избегал смотреть в глаза женщине, то и дело переводя взгляд бледно-серых глаз куда-то за ее плечо. Он одним большим глотком осушил бутылку пива, аккуратно поставив ее под столик.
— Нет, — женщина вытащила из кармана маленькие кости из прозрачного голубого камня и сжала их в ладони. — Ты и сам прекрасно знаешь, что не надоело. Кстати, меня зовут неНантиус, но если нравится, можешь звать меня так, — она обворожительно улыбнулась.
— А ты знаешь свое имя? — мужчина посмотрел ей прямо в глаза, и с его лица разом слетела вся нервозность и неуверенность. На женщину смотрел высокий худощавый человек с тонкими чертами лица, короткие пепельные волосы только подчеркивали неестественную бледность кожи, а смеющийся взгляд серых, как сталь, глаз приковывал к себе, не отпуская, заставляя сжиматься и вызывая желание преклонить перед ним колени. Внезапно воздух взорвался треском и грохотом, а в безоблачном небе сверкнула молния. Гром долгими раскатами прокатился в тишине парка. Нантиус дернулась и выпустила из ладони кости,которые покатились по грязному столу и остановились на самом краю, рядом с мужчиной.
— Четыре и четыре, — прокомментировал мужчина, опять превратившись в забитого нервного человека в старом плаще и потертом шарфе. — Ты свой ход сделала, но мы еще не обсудили ставки.
— Твои предложения? — криво улыбнулась женщина, спрятав в карманы дрожащие руки.
— Как тебе этот мир? — в глазах человека в коричневом плаще мелькнул смех. — не очень, по-моему,есть и лучше, но тут, я думаю, тебе самое место. Научит тебя некоторым полезным качествам, которые в минусе твоего воспитания ныне. Понимание, философия выбора, путь и вера…
— Ты не посмеешь, — прошипела Нантиус . — Бог, ты не имеешь права влиять на выбор, принуждать и заставлять!
— По правилам контракта игры, —бог смущенно порылся в объемных карманах плаща и выудил оттуда мяты листок в клетку, — если я подозреваю одного из игроков в невменяемости, я могу устроить ему проверку. Разумеется, я должен предложить выбор, — он лукаво глянул на Нантиус . Женщина была бледна, губы плотно сжаты, на лице подергиваются мышцы. По всему было видно, что она усилием воли пытается сдержать душащую ее ярость.
— И каков выбор? — тихо поинтересовалась она.
— Все очень просто, — мужчина нервно перебирал пальцами шарф, стараясь не выронить свои кости на стол. — Либо ты остаешься тут, в этом теле, без знаний прошлого, без своего истинного имени и без силы, к которой привыкла прибегать…
— Либо? — глаза Нантиус сузились до крохотных щелочек.
— Либо ты выбираешь место и время, в котором остаешься, но прекращаешь игру. На несколько жизней, которые ты проведешь в одном мире, но не будешь помнить об этом. Подумай, Нантиус, хочется ли тебе провести целую жизнь в теле человека, в теле женщины, которая вряд ли будет счастлива в таком отсталом мире? Тут нет, и не будет, никого, кто бы хоть отдаленно знал или понимал тебя, ты пришел из такого далекого мира, что никогда не сможешь никому объяснить, почему ты отличаешься от остальных. Ты будешь совсем один, неприкаянный и непонятый. Никто и никогда не разделит твой путь, ты никому не сможешь помочь своим искусством. Но самое страшное, что ты не сможешь ассимилироваться среди этих людей. Ты всегда будешь рядом с жизнью, но никогда не будешь в ней. Разговоры будут замолкать при твоем появлении, веселье станет молчаливым и понурым, люди вокруг станут общаться, встречаться, жить полной жизнью, а ты только сможешь смотреть на все это великолепие и никогда не поймешь, что с тобой не так. Ты хочешь такую жизнь? Или ты все же выберешь второй вариант: вернешся, к примеру, на тот самый остров, с которого все началось, проживешь несколько жизней, как я и сказал, забыв обо всем?
— Но тогда мне придется забыть и о тебе, а это против правил, — усмехнулся Нантиус, чей голос неуловимо изменился и стал более грубым.
— действительно, какая незадача, — расстроился Бог в коричневом плаще. — Так ты принимаешь условия? Если я выигрываю, я выбираю. Если ты, значит,выбор за тобой.
— Как-то не очень его много, такого выбора, — буркнул Нантиус. — Играем!
Женщина в кошемировом плаще обожгла противника острым взглядом темно-зеленых глаз. Мужчина разжал пальцы и выпустил кости. Они не покатились по столу, а просто упали вниз, словно намагниченные, уставившись в голубое небо четверкой и пятеркой.
— Я выйграл! — по-детски захлопал в ладоши Бог и заплясал на одной ноге. Небо тут же заволокли тяжелые тучи, яркие молнии взрезали его, как ножи, а по пустынным аллеям раскатился сильный гром. Нантиус отшатнулся назад и, нелепо взмахнув руками, опрокинулся на спину. Темно-зеленые глаза расширились, радужка сменила цвет на темно-серый, словно отражение грозового неба. С его головы слетела шляпа, длинные волосы каштанового цвета рассыпались по плечам, а ветер, налетевший со всех сторон, растрепал их, бросив в лицо. Тело хрупкой невысокой женщины на некоторое время превратилось в тело худощавого мужчины, который смотрел в темное низкое небо остановившимся взглядом.
«О чем я только думал? Зачем затеял эту игру? — думал Нантиус, чувствуя, как его сознание отодвигается куда-то в сторону. — Смирить свою ярость, злобу, ненависть? Хорош метод для воспитания!»
«Людьми правят страхи,
Бесстрашный человек — неуправляем».
Кто-то из правителей современности.
Храм был старым. Очень старым и большим. Конусообразный, с открытым верхом, словно предназначенный для того, чтобы и дождь, и снег, и золотое солнце постоянно пребывали внутри сооружения. Прямо под отверствие в сводчатом потолке внизу стоял небольшой алтарь из белого мрамора, на котором в курильнице дымились ароматные травы, а рядом стояли кубки с игристым сладким вином молочно-золотого цвета. По краям каменного алтаря высились разноцветные свечи, в подборке которых легко было угадать набор цветов радуги. Вокруг алтаря сгрудились несколько десятков мужчин и женщин, одетых в белые хламиды с откинутыми назад капюшонами. Каждый из них отличался высоким ростом и длинными волосами, заплетенными в косу. Мужчины позволяли косе свободно падать почти до пят, а женщины укладывали ее вокруг головы, создавая видимость короны.
— Мы собрались сегодня в храме Света, в храме бога нашего , повелителя грома и молний, чтобы впустить его сущность в наш мир, открыв ему Радужные Врата, сквозь которые он придет к нам, дабы править и властвовать на земле нашей, как и вчертогах своих поднебесных! — глубоким голосом провозгласил один из адептов божества, поглядывая на собравшуюся толпу сощуренными глазами, словно выискивая предателей. — После того, как мы, братья и сестры, прочтем имя бога нашего и господина перед открытыми Вратами, он сможет вступить на нашу землю в образе, подобном человеческому, дабы мы могли лицезреть его, не страшась лика его истинного! — продолжил он, так и не найдя среди рядов адептов иноверцев и предателей. — Ибо не может человек узреть истинный облик божественный, как и услышать голос его без оболочки плоти бренной, нами обретаемой при рождении! Так подарим же богу нашему такую малость, как тело, которое он сможет занять и владеть им, покуда сам не решит избавить его от светлого лика своего, перейдя к иному воплощению, кое сам выберет себе среди рядов посвященных и достойных! — возопил мужчина и так резко повернулся на пятках, что его длинная каштановая коса хлестнула стоящего рядом брата по лицу. — Приведите избранника! — громовым голосом провозгласил он. В круглый зал медленно и торжественно вошли четыре крепких мужчины в таких же белых одеждах, как и у всех, неся за длинные рукояти настил с неподвижным телом голого человека. Единственное, что отличало новоприбывших братьев от скопившихся в зале, кроме обширной мускулатуры, начисто выбритые головы и безразличные лица. Новоприбывшие поднесли носилки к алтарю, поставили их на пол и удалились в таком же гробовом молчании, как и пришли.
На носилках лежал худощавый человек высокого роста, с растрепанными пепельными волосами, закрывавшими его лицо и грудь. Человек был довольно молод, достаточно широк в плечах, но ужасающе худ. С первого взгляда могло показаться, что его худоба не более, чем естественна, но приглядевшись, можно было понять, что она вызвана долгим истощением, отсутсвием пищи и недостатком воды. Мужчина неподвижно лежал на носилках, не стесняясь своей наготы, не шевелясь и не сводя стеклянного взгляда с голубого неба, которое было видно в проеме крыши храма. Его серые, словно сталь, глаза сейчас были подернуты дымкой забытья, преобретя оттенок далекого неба, и превратившись в два осколка льда.
— Вы не посмеете! — раздался из-за спин пронзительный женский голос. Растолкав ряды посвященных, к алтарю выбралась невысокая девушка, едва переступившая порог зрелости. На ней было золотое платье, светлые соломенные волосы были распущены и растрепаны, а щеки горели нездоровым румянцем. Хрупкая и тонкая, как тростник, она растолкала первые ряды послушгников и встала перед мужчиной, призывавшим собравшихся к открытию Радужных Врат, перев в него взгляд синих, как полуночное море, глаз.
— Ты не посмеешь принести его в жертву, Фелле! Я — дочь правителя Сумеречного Острова, и его жена, — девушка кивнула в сторону носилок. — И я запрещаю так поступать с ним!
— Моя принцесса, — поклонился мужчина девушке, сохраняя на лице гримасу презрения к коронованной особе. — Этот человек, твой муж, нарушил священный запрет и стал играть в кости. Он не просто полагался на Великий Случай, а призывал бога нашего сыграть вместе с ним, , бросая вызов самому покровителю нашему!Такое преступление должно вести к немедленной казни, но я, как высший жрец храма, дал ему шанс на искупление своих грехов, предложив добровольно стать сосудом для вместилища бога нашего, повелителя грома и молний. Ты не можешь помешать нам, твой супруг добровольно пошел на это.
— И вы называете добровольным такой овощ, который я теперь вижу перед собой? — девушка уперла руки в бока. — Именем моего отца, правителя этого острова, я запрещаю трогать моего супруга хоть пальцем!
— Алира, дочь моя, — состроил скорбную мину священник, — ты не можешь приказывать в храме. К тому же, давай спросим у него самого, что он выбирает?
Толпа угрожающе замерла, предвкушая зрелище. Фелле повел рукой, нараспев произнес несколько слов на странном языке и брызнул в лицо лежащему мужчине вином из богато украшенного кубка, стоящего на алтаре. Лежащий застонал и пошевелился, потом он с трудом сел и обвел собравшихся мутным взглядом.
— Зачем ты пришла, Алира? — хрипло спросил он.
— За тобой, Авер, я пришла за тобой! — девушка подскочила к голому мужчине и помогла ему встать. — Я никому не позволю отнять тебя у меня!
Толпа недоуменно переглядывалась и начинала хмуриться, бросая укоризненные взгляды на священника. Фелле стоял молча и непоколебимо. Он скрестил руки на груди и, почти не разжимая губ, спросил:
— Скажи всем присутствующим, Авер Золотой Лист, по чьей воле ты находишся здесь, в храме бога нашего, повелителя молний и грома?
Авер с трудом оторвал от себя девушку в золотом платье и хриплым голосом ответил, бросая надменный взгляд на мужчин и женщин перед ним:
— Я сам выбрал себе эту судьбу, чтобы больше не быть марионеткой в руках моей жены, Алиры Песни Гор.
Люди открыто принялись возмущаться, переговариваться, сурово посматривая на Авера, но тот лишь криво улыбался потрескавшимися губами, презрительно глядя в лицо жены. Алира недоуменно смотрлела на мужа, прижав руки к сердцу, а потом резко развернулась и бросилась прочь.
— Жена! — окликнул ее Авер, — Знаешь, почему я стал играть?
Девушка остановилась в дверях, но не повернулась к мужу. Она стояла, как золотая статуя, а легкий ветерок трепал ее светлые волосы и колыхал подол длинного платья.
— Я играл с богом, чтобы он дал мне шанс уйти отсюда, из этого гнезда похоти и скорбной лжи.Слышишь, Алира? Мне надоело быть игрушкой в руках твоего отца, мне надоела ты и эти отожравшиеся священники, которые устаивают групповые оргии в храме после каждого пвосхваления бога! Я не хочу видеть, как повелитель молний запустит одну из них в этот храм и сравняет с землей все, что вы тут построили! — Авер презрительно плюнул себе под ноги. — И никакой бог не придет и не займет мое тело, потому что я сам играл с богом! И я выиграл свое право уйти прочь, пусть даже сами его служители откроют мне Радужные Врата, лишь бы никогда больше не видеть ни тебя, ни этого острова грязи!
Толпа загомонила, угрожающе двинувшись на голого мужчину, намереваясь хорошенько наподдать ему за его слова. Но тут на безоблачном небе сгустились тучи, грянул оглушительный гром, и ослепительная молния ударила прямо в алтарь позади Авера. Мрамор разлетелся в мелкую крошку, острые осколки глубоко впились в спину Золотого Листа, опрокинув его лицом вниз. Судя по крику, Фелле не отделался легче. Авер повернул голову на бок и увидел, как священник закрывает лицо руками, сквозь пальцы которых струйками стекает алая кровь. Белоснежные одежды Фелле превратились в обрывки грязной хламиды, из рваных дыр которой сочилась кровь, смешанная с грязью и копотью. Люди вокруг кричали и метались из стороны в сторону, кто-то держался за раненую руку, кто-то упал на колени, забывшись и шепча торопливые молитвы, но не один е остался не тронутым гневом бога. Рваные одежды, исцарапанные лица и тела, обезумевшие глаза и всеобщая давка мечущихся туда-сюда людей. Только Алира стояла на пороге, словно е решаясь переступить его и выйти вон, в золотой свет, пробившийся на некотрое время из-за плотной завесы свинцовых туч.
Фелле, обезумев от боли и шока, выхватил из-за пояса ритуальный нож с костяной рукояткой в форме молнии и бросился на лежащего Авера. Золотой Лист прикрыл глаза и расслабился в предвкушении скорой смерти. Хрипящий звук заставил его снова пошевелиться и посмотреть на Фелле. Священник лежал на алтаре, раскинув руки, а из груди его торчал его же собственный нож. Авер не сразу понял, что произошло, но, осознав это, засмеялся, отхаркивая кровь. Судя по всему, Фелле не заметил под ногами кусок алтаря, не в пример больше всех остальных, запнулся за него и упал на остатки мраморного капища, напоровшись на свой собственный нож.
«Интересно, — улыбнувшись, подумал Авер, — Алира когда-нибудь узнает, что я играл ради того, чтобы уйти вместе с ней прочь? Или мое вранье так и останется для нее правдой?»
Храм затрясся и застонал. Новая молния ударила в тело Фелле, превращая его в обугленный кусок плоти. В воздухе разнесся запах горелого мяса и тлеющей ткани.
— Пожар! — истирически завопил кто-то, рванувшись к выходу. Сверху посыпались куски потолка и стен. Храм неумолимо и быстро рушился. Авер не успел заметить, куда делась Алира, но надеялся, что ей удалось убежать.
«Почему? — думал он, пока еще мог это делать. — Я же выйграл! Почему я не ушел вместе с ней! — по-детски обиженно взывал он к богу, чувствуя, как где-то внутри, очень глубоко, его душат предательские слехзы»
«Понимаешь в чем дело, — раздался у него в голове гнеуверенный голос, — Алира тоже выйграла, а она ставила на то, что не допустит того, чтобы ты покинул свое тело. Вот и получилось в итоге, что ты ушел через…э-э…иные врата. А она не допустила твоей смерти, ты и она в итоге хотели одного: быть вместе. Допустим, что это — все, в чем сходились ваши ставки».
«И что теперь? — глупо спросил Авер. — Когда мне нечего бояться, что ты можешь мне сказать?».
— Сыграем? — хихикнул бог».
«Я всегда теряюсь, когда меня просят рассказать о себе.
Может, потому что меня и нет вовсе?»
Автор.
— Скажи, и чего тебе не хватало? — бог скорбно покачал головой, от чего его длинные белые волосы слегка качнулись в такт. — Ты же был таким выдающимся предсказателем, почти пророком, несущим мое слово в народ. Зачем тебе понадобились все эти игры? Пойми, наконец, что у меня, как и у любого небожителя, много ипостаси, так что ты должен был бы понимать, что играть со мной опасно. То, что ты сейчас видишь перед собой, и то, что бросало кости — совсем не одно и то же. Мое отражение Игрока, которое приходит к тебе на вызов, не знает сочувствия, понимания, злобы или гнева. Это лицо игрока, которым владеет только одно чувство — жажда победы, а сколько и как придется пережить другим участникам игры, его совершенно не волнует. Так что твоя месть, как минимум, неуместна.
Бог встал с золоченого кресла, выпрямившись во весь свой немальнький рост, прошелся по светлой комнате, оформленной в стиле обычного кабинета профессора, и замер у открытого окна, за которым раскинулось поле пшеницы. Его собеседник — мужчина лет тридцати с небольшим, худощавый, высокий, с длинными пепельными волосами, заплетенными в косу, мрачно взирал на бога в белой хламиде.
— Но в первый раз я выйграл партию? — холодно осведомился сидящий человек, сощурив серые глаза. — Тогда почему же все пошло не так, как должно было?
Бог тяжело вздохнул, повернулся к мужчине и сказал, сложив руки на груди:
— Ты хотел уйти, Авер? Правильно я понимаю?
Авер кивнул, не отводя глаз от бога.
— Алира хотела тебя спасти, потому что думала, что ты умираешь, — продолжил он, дождавшись второго утвердительного кивка. — После чего ты оказался в одной из реальностей, где назначил встречу мне и продолжил игру, — высокий небожитель стал медленно прохаживаться по кабинету, преобретя сходство со школьным учителем. — Ты играл вновь и вновь. К чему это привело? Давай вспомним…
На улице шел мелкий дождь. Лавочки покрылись моросью, с листьев капали редкие капли грязной воды, а воздух стал тяжелым и липким, как всегда бывает, когда летнюю жару нарушает грибной дождик, а сама жара не торопится уходить. На плохо прокрашенной лавочке возле подъезда типовой пятиэтажки сидела невысокая девушка в мокрых джинсах и прилипшей от влаги футболке. Она курила сигарету за сигаретой, метко отстреливая окурки в урну рядом с собой.
— Я могла бы сказать, что превращу его жизнь в прах, — бесцветным голосом говорила она сама с собой. — Я могла бы описать в красках, как и что с ним сделаю, я могла бы просто раздавить его, как клопа, стереть с лица этой планеты… О, сколько я могла бы, если бы знала свое имя, а не называла себя Нантиусом, чертовым вестником чертового бога!— девушка сжала кулак так, что побелели костяшки. — Если бы я раньше знала, если бы так не ошиблась в этом человеке! Столько лет поисков, столько вложенных сил, столько надежд — и все зря! А я-то думала, что нашла хоть кого-то, кто понимает, что такое быть последним в своем роду, что такое быть вестником, когда никто не верит, никто не слушает, а ты живешь, видишь путь, видишь судьбы других, а они отмахиваются от тебя, как от мухи. Блин, как погано осознавать, что какой-то бог, в образе чокнутого старикана был прав, а ты — его вестник и игрок с ним в кости, не побоявшийся ни расплаты, ни наказания за дерзость — нет!
Девушка сильно зажмурилась, от чего капли дождя, собравшиеся на ресницах, упали вниз.
— Сколько я ту торчу? Годы, десятилетия или уже века? Никто не знает о порталах и переходах, никто не верит в магию и в богов. Верят только в какого-то задроченного типа, ухойдокавшего сам себя на перекрестье палок в древности! Черт меня побери! Да я живу в женском теле, я каждый месяц впадаю в истерики по этому поводу, я должен разговаривать тонким фальцетом, я смотрю на стареющую и больную плоть своего тела с двумя наростами, на которые пялятся все мужики во дворе! И никто, ни одна живая душа никогда не поймет моего одиночества в этом мире!
Девушка открыла глаза, обвела взглядом округу и продолжила:
— Можно было бы назвать его предателем, можно было бы сказать, что он просто человек, не понимающий, что к чему. Можно было бы даже обидеться на него, как на друга, которым я его считал. Мне просто хотелось думать о том, что я не один, что есть кто-то, на кого ты можешь положиться, кому доверяешь больше всех, кто понимает твои желания. Да, он был мне другом, он был мне братом по несчастью, но только до тех пор, пока е назвал мои попытки уйти из этого мира лживыми надеждами и бесплотными фантазиями. Он предал меня, да? О, нет! Он предал всех тех, про кого я ему рассказал, дурак! О, какой же я дурак!
Девушка засмеялась, горько и громко, размазывая по лицу капли дождя и соленые слезы.
— А теперь мне придется начать все с начала, снова играть с богом, снова гадать, какую пакость он приготовит опять. Ты хотел научить меня состраданию? — она холодно взглянула на серое небо. — Ничего у тебя не вышло, козел! Научить меня сдерживать свою ярость? Вот тут ты оказался полезен, я научился терпению, да такому, что я обязательно найду тебя и отомщу тебе, даже если я сам не прав, но я тебя найду и выйграю! Слышишь?!
— Скажи честно, чего ты хотел тогда от своего друга? — бог присел в свое кресло, глядя на собеседника внимательным взглядом. — На что ты обиделся тогда На то, что он не захотел каких-то неизвестных чудес, не пошел с тобой в неизвестность? Теперь ты знаешь, что у него просто были иные идеалы, да и твоя затея оказалась безнадежной. Или может, ты не простил ему того, что рассчитывал на него, надеялся, доверял, рассказал про меня ,и про игру, о том, как и по чьей глупости влип во все это, а он не пожалел тебя, не сказал, что ты был прав? — бог сделал ударение на последних словах, слегка улыбнувшись.
— Да, — выдохнул Авер. — Именно так. Я не мог простить его за то, что я сам нарисовал в своей голове пастеральную картинку непыльного будущего, расписав в красках, как я доживу жизнь рядом с тем, кто бы всегда понял и помог, а сам ничего не стану делать, кроме как давать ценные указания и направлять в нужную сторону, — Авер поерзал в кресле, устраиваясь поудобней, — Что я могу сказать? Проиграл я, а признавать этотго не хотел.
— И это все? — бог как-то по-особенному улыбнулся, мягко и грустно.
— Нет, — подумав, признался его собеседник. — Мне казалось какое-то время, что он — это Алира. Что ты так же пошутил над ней, как и надо мной. И я никак не мог высказать ему это, я просто не знал, как тогда буду жить сам. Нет, конечно, мое сознание достаточно широко и пластично, но мужчина в теле женщины, да и женщина в теле мужчины, это еще ничего, но когда они живут друг с другом…
Бог рскатисто рассмеялся,хлопая ладонями по подлокотникам своего кресла.
— Прости, если разочарую, — отсмеявшись, произнес он, — но на такое я бы не пошел. Твое испытание было только для тебя, а она здесь ни при чем.
— Спасибо, понял уже, — буркнул Авер, помрачнев. — Но тогда скажи, что случилось с ней?
— А ты так и е понял? — удивился бог. — Все это время вы были вместе, две души в одном теле, вернее, в разных телах, в зависимости от игры. Разве ты никогда не чувствовал, как женская суть присутствует рядом? Вспомни хотя бы, как ты чувствовал себя во время своеобразных дней, когда…
— Хватит! — взорвался Авер, соскочив с кресла и подлетев к открытому окну. — Достаточно с меня твоих шуточек!
— Стоп, стоп, стоп! — замахал руками бог и тоже в негодовании поднялся на ноги, подойдя и встав рядом с Авером. —Какие шуточки? Ты хотел быть рядом с ней, она хотела быть рядом с тобой, я все устроил, а теперь ты говоришь о шуточках! — негодовал бог. — Да знаешь ли ты, жалкий смертный вестник, сколько сил и умения надо, чтобы поселить в одном теле две души?! А сколько сил требуется, чтобы поддерживать эту жизнь?! А сохранение рассудка обоим?! А сохранение памяти?!
— Послушай меня, бог, — Авер посмотрел в глаза собеседнику, твердо и немного печально, — давай я кое-что скажу тебе. Когда я затеял игру с тобой, мне хотелось просто уйти с маленького острова, затерянного во времени и пространстве, где поклонение тебе свелось к оргиям и обжорству властью. Я хотел доказать всем, что я сумею переиграть бога, который позволил жалкой кучке идиотов привести его религию к такому откровенному блядству, — Авер сощурился, в его глазах мелькнули молнии. — Но потом я понял, что слишком слаб и на самом деле хотел доказать самому себе, что имею право выбирать жизнь. — он глубоко вздохнул, продолжая рассказ. — Потом я играл с тобой, доказывая свою силу, выдумывая игру так, чтобы развлекаться за счет других, но на самом деле я просто был обижен на все и вся. Я хотел опять же доказать себе, что могу и должен быть безжалостным и жестоким, холодным и расчетливым. А добился всего лишь нового испытания, да еще и того, что в следующем мире меня стали воспринимать, как величину неразменную, постоянную и страшную.
Бог вздохнул и помялся с ноги на ногу.
— Я скрывал свои чувства, боялся сказать, что мне нравится, что я люблю, чего я хочу на самом деле. Я давил в себе истинные мысли, играя с окружающими в постоянную маску холодности и мнимой силы, а мне всего-то и надо было, чтобы меня сочли своим хотя бы в одном обществе, мне так хотелось хоть ненадолго оказаться любимым и желанным, как когда-то давно, на далеком острове…
— И чего же ты хотел, придя ко мне сегодня? — мягко спросил бог, словно учитель у признавшего свою ошибку ученика.
— Я хотел сказать тебе, что все-таки отомстил тебе, — мечтательно улыбнулся Авер. — И знаешь, что еще? Я не получил никакого удовольствия от мести, только чувство оконченного дела, к которому долго стремился. А еще я хочу сказать тебе, бог, что я давно нал, где Алира. И я давно уже избавился от второй души С Помщью другого бога.
— Ты поклонился кому-то сильнее меня? — как-то разочарованно ответил собеседник. — Я знаю, — печально добавил он. — Просто мне по привычке хотелось поддержать твою игру, вот я и повел себя так.
— Да не оправдывайся, — добродушно махнул рукой Авер, — все-таки я твой пророк, твой вестник и твой сын, а это все — дела семейные. Да, я легко предал тебя, поклоняясь другому богу, хотя, он и не сильнее тебя, если уж честно. Просто его специализация как раз по части душ. кстати, он был в черном. Но разве цвет определяет качества? По-моему, ты бы гнеплохо смотрелся в обсидиановых тонах, — он рассмеялся.
— И как же ты отомстил мне? — бог подошел к Аверу и похлопал его по плечу, улыбаясь.
— Я пришел к тебе домой, — равнодушно пожал плечами тот, — напомнил о том, что мы вместе пережили, показал, что я могу творить, когда узнал свое истинное имя, а потом заставил тебя вспомнить, что составляло меня и тебя, какие рисунки и песни я слагал, когда мое единение с тобой полностью овладевало мною.
— Ты оставил ее там? — тихо спросил бог. — Ты не взял Алиру с собой?
— Нет, — покачал головой Авер. — За свои ошибки каждый платит сам, но я хотел отомстить, и заставил ее заплатить за мои. И теперь мы никогда не сможем доверять друг другу, как в детстве, когда еще были просто братом и сестрой, и не было никакого обета верности и супружества, когда она еще не поддалась искушению быть одинокой и богатой, пользуясь своим именем, как средством достижения человеческих целей. Может, ей стоило бы играть, как и мне, чтобы понять, наконец, что для нее важно по-настоящему? Не знаю. Но одно мне известно: у каждого из нас свой путь, не стоило их смешивать, даже ради минутного чувства покоя.
— Да, — скорбно покачал головой бог грома и молнии, — некоторым детям стоило навсегда остаться детьми.
— А некоторым богам стоит быть просто игроками, — равнодушно пожал плечами Авер. — И я хочу спросить: сыграем? — Он тепло улыбнулся и вытащил кости.
Эпилог.
А было ли что терять человеку, всю сознательную жизнь отдавшему поискам самого себя? Что такого важного, непостяжимо грустного должно было быть у него, стоящего во всполохах рассветного огня, что он не побоялся бросить вызов реальности вокруг, осознанно отказавшись от благ общества? И кто бы теперь сказал ему, человеку, что готов признать его ровней, готов провести через все чудеса и тайны одного мира, в котором он живет и ждет возвращения под родное небо. Но человек, прошедший через предательство мечты, подлость самообмана, лесть случайных знакомых и страх собственного разума, лишь покачал бы головой, отказавшись от благ и приглашений тех, кто мог бы разделить с ним его путь, но не стал «гоняться за призраками», выбрав материальные блага и сладостное забытье ассимиляции среди обыкновенных граждан.
И что остается мне, как автору этих строк, как не склонять раз за разом голову перед Его Величеством Сюжетом, снова и снова размещая на страницах истории тех, кто приходит ко мне во снах? Мир будет продолжать жить, он будет продолжать развлекаться и веселиться, упреждать и укорять тех, кто лишь бледная тень их самих — прокуроров и судей одной маленькой планеты, взявших на себя роль отделять психов от адекватных людей.
Так, оставим же право судить и выносить приговор тем, кто есть лишь одинокая часть одного мира, судящая тех, кто видел множество миров.
И что остается в итоге у человека, который запутался в единении законов миров, потерялся во снах и остался один на один со своими мыслями и целями их воплотить? Только осколки прошлого, замороженные в неумелых рисунках, рассказах и стихах.
Эммина.
11.04.11
Я не могу сказать, что в рассказе есть мой прототип: их там два или три. Вот так вот меня раскидало по людям :-)
а вообще, странный рассказ, я от него стараюсь держаться подальше, не перечитывать, не трогать лишний раз, да и в сборник или для одиночной публикации он не пойдет, пожалуй, никогда. Как я могу публиковать то, в чем сама не понимаю ни слова? Он писался по принципу "давно я не придумывала историй сама". вот, что выходит, когда записываешь свои фантазии, а не истории реальных людей. :-)
читать дальшеИгры с Богом
Пролог
А было ли, что терять? Оставалось ли вообще внутри хоть что-то, что не требовало, не взывало о немедленном упокоении и преданию огню? Старые, полуистлевшие остовы и скелеты былых надежд, выцветшие фотографии памятных сценок короткого счастья и разноцветные иллюзорные пузыри надежд, лопнувшие вместе с первыми лучами рассвета поутру. Осталась только старая, потертая тетрадка в жесткой обложке, в которую скурпулезно были собраны осколки прошлого, прошедшие через призму настоящего.
Как тогда было просто мечтать и надеяться! И казалось, стоит только правильно выйти из дома, не свернув и не заплутав, быстро выскользнуть из-под одеяла, чтобы успеть до первых лучей солнца, и бежать прочь, навстречу радужным вратам, Богу, новым мирам. Так что же двигает человеком, решившим покинуть теплую постель во имя призраков прошлого, неясными тенями струящихся в настоящее, определяющих своим присутствием будущее? Прозаики и поэты могут похвастаться такими прекрасными мгновениями, в которые рождались их лучшие произведения, с пометкой о том,что они сами не очень способствовали их появлению. Ими будто овладевал кто-то иной, кто-то знакомый и незанкомый одновременно, он руководил их мыслями, он двигал их руку с пером или нажимал на клавиши компьютера. И вот, пройдя период вдохновения, встав у последней черты, когда окружающий мир наступает на пятки вчерашним юнцам и романтикам, заставляя их наконец задуматься о пропитании бренного тела, что остается внутри каждого человека, в прошлом являющего собой образец противоборства и доблести?
Уродство. Бесстыдное, неприкрытое, отталкивающее уродство души и тела. Иногда оно приходит незаметно, ласковым паразитом поселяясь внутри. Оно диктует свои законы человеку, который никогда не знал никаких законов, кроме высшего указа духовности. Паразит намекает ильстит, он нашептывает и обещает легкую победу над врагами, быстрые деньги и огромную силу, взамен всего лишь на редкие кусочки времени, в которые человек станет его кормить безделием, леностью, скобрезностью, эксцентричностью и хамством, замешанным на осознании власти в кругу более слабых.
И люди сами не замечают, как превращаются во вчерашних тетушек и дядюшек, которых они так любили приводить в пример и говорить: «Как можно быть такими!». А паразит все растет и ширится, он занимает все больше и больше пространства внутри, постепенно замещая человеческое сознание своим. Он находит оправдания поступкам чвнливости и скупости, он находит отговорки предательству и лизоблюдству, он постоянно твердит одно и тоже: «Не бойся, скажи, что ты лучше, не смотри на себя со стороны, не думай ни о ком, не оборачивайся на зов. Кто тебе указ, кто тебе закон, кто может судить тебя, кто должен спорить с тобой, кто посмеет сказать тебе слово против, пока ты на своей земле?»
И человек сдается, он добровольно поддается на уговоры паразита сознания, возведшего одного единственного человека в ранг полубога, короля и жреца на одном клочке земли, размером с две комнаты типовой квартиры.
И не остается ничего, кроме жажды услаждать паразита, выбросить все старые напоминания о том, каким ты был человеком до того дня, пока не встретился с паразитом лицом к лицу. Он говорит тебе, что ты должен обновиться. И ты, радостно улюлюкая несешь на помойку рисунки своих снов о других мирах. Он шепчет тебе, что тебя не признали, не оказали должной чести, не похвалили заслуженно. И ты гонишь прочь всех без разбору, друзей, врагов, случайных людей. Всех, кто сказал тебе о том, что ты не прав, посмел высказать мнение, не схожее с твоим. А паразит снова канючит о том, что тебе стоит быть эффектнее и богаче, экспрессивнее и наглей, грубее и жестче. И ты надеваешь высокие каблуки на толсты ноги, обтягиваешь задницу стрингами и носишь узкие мальчиковые штанишки в преклонном возрасте взрослого дяди. Но самое страшно начинается тогда, когда он заставляет тебя поверить, что вся твоя жизнь была ошибкой до встречи с ним, а тепреь, когда он прировнял твои манеры, голос, одежду, макияж, повадки, привычки и род занятий к всеобщему коллективу поклонников паразита, ты сможешь наконец стать на свое место.
МИ что остается тогда?Что остается от тебя? Кроме того, что можно будет зарыть на глубине двух метров под землей? Не те ли рисунки, песни, мечты, стремления и жажда состовляли тебя когда-то? Ах, да, совсем забыл! Ты, ведь, выбросил это все на помойку!
«Давая человеку выбор,
Даешь ему дорогу в тупик».
Сторонний наблюдатель.
Парк на окраине мегаполиса был хоть и старым, но ухоженным, убранным и благоустроенным. Чистенькие дорожки обрамлялись по сторонам скромными лавочками, а в конце каждой дорожки стоял небольшой столик для любителей шахмат и домино на свежем воздухе. Утро было ранним, и по аллеям гуляли немногочисленные собачники, да изредка пробегали спортсмены, щеголяя яркими костюмами и отпугивая весенних мух запахом пота. День обещал быть солнечным и теплым. Все-таки весна пришла в забытый всеми богами город, хотя и поворчала перед приходом, изображая из себя старого брюзгу.
В конце одной из дальних аллей, за потертым и грязным столиком с проржавевшей жестяной обивкой, скрепляющей разбухшие от влажности и долгой зимы, доски, сидел немолодой мужчина. Он был одет в мятое пальто коричневого цвета, мешковатые брюки и прятал лицо в вязаном сером шарфе, лихо намотанном на шею на манер петли Линча. Перед мужчиной на столике стояла бутылка дешевого пива, а в ладони он постоянно перебирал затертые до блеска кости, подбрасывая их легонько вверх и тут же прикрывая второй ладонью. Человек в коричневом пальто переминался с ноги на ногу, нервно оглядывался по сторонам, а его мальенькие глазки-буравчики то и дело останавливались на каком-то объекте, словно просверливая его насквозь, и продолжали беспорядочно бегать по сторонам.
— Сыграем? — раздался приятный женский голос из-за спины мужчины, заставив того подпрыгнуть на месте, едва ли не выронив драгоценные кости. Человек еще глубже спрятал лицо в шарф и резко обернулся. Перед ним стояла молодая женщина в тонком кошемировом плаще, фетровой шляпе и в высоких сапогах на тонком каблуке. Женщина сняла черные, под цвет плаща, перчатки из тонкой кожи и осторожно положила их на край столика, придирчиво выбрав наиболее чистый уголок. Она пристально посмотрела на мужчину, заставив его съежиться под взглядом темно-зеленых, как болотная жижа, глаз.
— Тебе еще не надоело,Нантиус? — тихо спросил мужчина, нервно перебирая свои кости. — Ты каждый раз повышаешь ставки, и все равно все кончается одним и тем же.
Собеседник избегал смотреть в глаза женщине, то и дело переводя взгляд бледно-серых глаз куда-то за ее плечо. Он одним большим глотком осушил бутылку пива, аккуратно поставив ее под столик.
— Нет, — женщина вытащила из кармана маленькие кости из прозрачного голубого камня и сжала их в ладони. — Ты и сам прекрасно знаешь, что не надоело. Кстати, меня зовут неНантиус, но если нравится, можешь звать меня так, — она обворожительно улыбнулась.
— А ты знаешь свое имя? — мужчина посмотрел ей прямо в глаза, и с его лица разом слетела вся нервозность и неуверенность. На женщину смотрел высокий худощавый человек с тонкими чертами лица, короткие пепельные волосы только подчеркивали неестественную бледность кожи, а смеющийся взгляд серых, как сталь, глаз приковывал к себе, не отпуская, заставляя сжиматься и вызывая желание преклонить перед ним колени. Внезапно воздух взорвался треском и грохотом, а в безоблачном небе сверкнула молния. Гром долгими раскатами прокатился в тишине парка. Нантиус дернулась и выпустила из ладони кости,которые покатились по грязному столу и остановились на самом краю, рядом с мужчиной.
— Четыре и четыре, — прокомментировал мужчина, опять превратившись в забитого нервного человека в старом плаще и потертом шарфе. — Ты свой ход сделала, но мы еще не обсудили ставки.
— Твои предложения? — криво улыбнулась женщина, спрятав в карманы дрожащие руки.
— Как тебе этот мир? — в глазах человека в коричневом плаще мелькнул смех. — не очень, по-моему,есть и лучше, но тут, я думаю, тебе самое место. Научит тебя некоторым полезным качествам, которые в минусе твоего воспитания ныне. Понимание, философия выбора, путь и вера…
— Ты не посмеешь, — прошипела Нантиус . — Бог, ты не имеешь права влиять на выбор, принуждать и заставлять!
— По правилам контракта игры, —бог смущенно порылся в объемных карманах плаща и выудил оттуда мяты листок в клетку, — если я подозреваю одного из игроков в невменяемости, я могу устроить ему проверку. Разумеется, я должен предложить выбор, — он лукаво глянул на Нантиус . Женщина была бледна, губы плотно сжаты, на лице подергиваются мышцы. По всему было видно, что она усилием воли пытается сдержать душащую ее ярость.
— И каков выбор? — тихо поинтересовалась она.
— Все очень просто, — мужчина нервно перебирал пальцами шарф, стараясь не выронить свои кости на стол. — Либо ты остаешься тут, в этом теле, без знаний прошлого, без своего истинного имени и без силы, к которой привыкла прибегать…
— Либо? — глаза Нантиус сузились до крохотных щелочек.
— Либо ты выбираешь место и время, в котором остаешься, но прекращаешь игру. На несколько жизней, которые ты проведешь в одном мире, но не будешь помнить об этом. Подумай, Нантиус, хочется ли тебе провести целую жизнь в теле человека, в теле женщины, которая вряд ли будет счастлива в таком отсталом мире? Тут нет, и не будет, никого, кто бы хоть отдаленно знал или понимал тебя, ты пришел из такого далекого мира, что никогда не сможешь никому объяснить, почему ты отличаешься от остальных. Ты будешь совсем один, неприкаянный и непонятый. Никто и никогда не разделит твой путь, ты никому не сможешь помочь своим искусством. Но самое страшное, что ты не сможешь ассимилироваться среди этих людей. Ты всегда будешь рядом с жизнью, но никогда не будешь в ней. Разговоры будут замолкать при твоем появлении, веселье станет молчаливым и понурым, люди вокруг станут общаться, встречаться, жить полной жизнью, а ты только сможешь смотреть на все это великолепие и никогда не поймешь, что с тобой не так. Ты хочешь такую жизнь? Или ты все же выберешь второй вариант: вернешся, к примеру, на тот самый остров, с которого все началось, проживешь несколько жизней, как я и сказал, забыв обо всем?
— Но тогда мне придется забыть и о тебе, а это против правил, — усмехнулся Нантиус, чей голос неуловимо изменился и стал более грубым.
— действительно, какая незадача, — расстроился Бог в коричневом плаще. — Так ты принимаешь условия? Если я выигрываю, я выбираю. Если ты, значит,выбор за тобой.
— Как-то не очень его много, такого выбора, — буркнул Нантиус. — Играем!
Женщина в кошемировом плаще обожгла противника острым взглядом темно-зеленых глаз. Мужчина разжал пальцы и выпустил кости. Они не покатились по столу, а просто упали вниз, словно намагниченные, уставившись в голубое небо четверкой и пятеркой.
— Я выйграл! — по-детски захлопал в ладоши Бог и заплясал на одной ноге. Небо тут же заволокли тяжелые тучи, яркие молнии взрезали его, как ножи, а по пустынным аллеям раскатился сильный гром. Нантиус отшатнулся назад и, нелепо взмахнув руками, опрокинулся на спину. Темно-зеленые глаза расширились, радужка сменила цвет на темно-серый, словно отражение грозового неба. С его головы слетела шляпа, длинные волосы каштанового цвета рассыпались по плечам, а ветер, налетевший со всех сторон, растрепал их, бросив в лицо. Тело хрупкой невысокой женщины на некоторое время превратилось в тело худощавого мужчины, который смотрел в темное низкое небо остановившимся взглядом.
«О чем я только думал? Зачем затеял эту игру? — думал Нантиус, чувствуя, как его сознание отодвигается куда-то в сторону. — Смирить свою ярость, злобу, ненависть? Хорош метод для воспитания!»
«Людьми правят страхи,
Бесстрашный человек — неуправляем».
Кто-то из правителей современности.
Храм был старым. Очень старым и большим. Конусообразный, с открытым верхом, словно предназначенный для того, чтобы и дождь, и снег, и золотое солнце постоянно пребывали внутри сооружения. Прямо под отверствие в сводчатом потолке внизу стоял небольшой алтарь из белого мрамора, на котором в курильнице дымились ароматные травы, а рядом стояли кубки с игристым сладким вином молочно-золотого цвета. По краям каменного алтаря высились разноцветные свечи, в подборке которых легко было угадать набор цветов радуги. Вокруг алтаря сгрудились несколько десятков мужчин и женщин, одетых в белые хламиды с откинутыми назад капюшонами. Каждый из них отличался высоким ростом и длинными волосами, заплетенными в косу. Мужчины позволяли косе свободно падать почти до пят, а женщины укладывали ее вокруг головы, создавая видимость короны.
— Мы собрались сегодня в храме Света, в храме бога нашего , повелителя грома и молний, чтобы впустить его сущность в наш мир, открыв ему Радужные Врата, сквозь которые он придет к нам, дабы править и властвовать на земле нашей, как и вчертогах своих поднебесных! — глубоким голосом провозгласил один из адептов божества, поглядывая на собравшуюся толпу сощуренными глазами, словно выискивая предателей. — После того, как мы, братья и сестры, прочтем имя бога нашего и господина перед открытыми Вратами, он сможет вступить на нашу землю в образе, подобном человеческому, дабы мы могли лицезреть его, не страшась лика его истинного! — продолжил он, так и не найдя среди рядов адептов иноверцев и предателей. — Ибо не может человек узреть истинный облик божественный, как и услышать голос его без оболочки плоти бренной, нами обретаемой при рождении! Так подарим же богу нашему такую малость, как тело, которое он сможет занять и владеть им, покуда сам не решит избавить его от светлого лика своего, перейдя к иному воплощению, кое сам выберет себе среди рядов посвященных и достойных! — возопил мужчина и так резко повернулся на пятках, что его длинная каштановая коса хлестнула стоящего рядом брата по лицу. — Приведите избранника! — громовым голосом провозгласил он. В круглый зал медленно и торжественно вошли четыре крепких мужчины в таких же белых одеждах, как и у всех, неся за длинные рукояти настил с неподвижным телом голого человека. Единственное, что отличало новоприбывших братьев от скопившихся в зале, кроме обширной мускулатуры, начисто выбритые головы и безразличные лица. Новоприбывшие поднесли носилки к алтарю, поставили их на пол и удалились в таком же гробовом молчании, как и пришли.
На носилках лежал худощавый человек высокого роста, с растрепанными пепельными волосами, закрывавшими его лицо и грудь. Человек был довольно молод, достаточно широк в плечах, но ужасающе худ. С первого взгляда могло показаться, что его худоба не более, чем естественна, но приглядевшись, можно было понять, что она вызвана долгим истощением, отсутсвием пищи и недостатком воды. Мужчина неподвижно лежал на носилках, не стесняясь своей наготы, не шевелясь и не сводя стеклянного взгляда с голубого неба, которое было видно в проеме крыши храма. Его серые, словно сталь, глаза сейчас были подернуты дымкой забытья, преобретя оттенок далекого неба, и превратившись в два осколка льда.
— Вы не посмеете! — раздался из-за спин пронзительный женский голос. Растолкав ряды посвященных, к алтарю выбралась невысокая девушка, едва переступившая порог зрелости. На ней было золотое платье, светлые соломенные волосы были распущены и растрепаны, а щеки горели нездоровым румянцем. Хрупкая и тонкая, как тростник, она растолкала первые ряды послушгников и встала перед мужчиной, призывавшим собравшихся к открытию Радужных Врат, перев в него взгляд синих, как полуночное море, глаз.
— Ты не посмеешь принести его в жертву, Фелле! Я — дочь правителя Сумеречного Острова, и его жена, — девушка кивнула в сторону носилок. — И я запрещаю так поступать с ним!
— Моя принцесса, — поклонился мужчина девушке, сохраняя на лице гримасу презрения к коронованной особе. — Этот человек, твой муж, нарушил священный запрет и стал играть в кости. Он не просто полагался на Великий Случай, а призывал бога нашего сыграть вместе с ним, , бросая вызов самому покровителю нашему!Такое преступление должно вести к немедленной казни, но я, как высший жрец храма, дал ему шанс на искупление своих грехов, предложив добровольно стать сосудом для вместилища бога нашего, повелителя грома и молний. Ты не можешь помешать нам, твой супруг добровольно пошел на это.
— И вы называете добровольным такой овощ, который я теперь вижу перед собой? — девушка уперла руки в бока. — Именем моего отца, правителя этого острова, я запрещаю трогать моего супруга хоть пальцем!
— Алира, дочь моя, — состроил скорбную мину священник, — ты не можешь приказывать в храме. К тому же, давай спросим у него самого, что он выбирает?
Толпа угрожающе замерла, предвкушая зрелище. Фелле повел рукой, нараспев произнес несколько слов на странном языке и брызнул в лицо лежащему мужчине вином из богато украшенного кубка, стоящего на алтаре. Лежащий застонал и пошевелился, потом он с трудом сел и обвел собравшихся мутным взглядом.
— Зачем ты пришла, Алира? — хрипло спросил он.
— За тобой, Авер, я пришла за тобой! — девушка подскочила к голому мужчине и помогла ему встать. — Я никому не позволю отнять тебя у меня!
Толпа недоуменно переглядывалась и начинала хмуриться, бросая укоризненные взгляды на священника. Фелле стоял молча и непоколебимо. Он скрестил руки на груди и, почти не разжимая губ, спросил:
— Скажи всем присутствующим, Авер Золотой Лист, по чьей воле ты находишся здесь, в храме бога нашего, повелителя молний и грома?
Авер с трудом оторвал от себя девушку в золотом платье и хриплым голосом ответил, бросая надменный взгляд на мужчин и женщин перед ним:
— Я сам выбрал себе эту судьбу, чтобы больше не быть марионеткой в руках моей жены, Алиры Песни Гор.
Люди открыто принялись возмущаться, переговариваться, сурово посматривая на Авера, но тот лишь криво улыбался потрескавшимися губами, презрительно глядя в лицо жены. Алира недоуменно смотрлела на мужа, прижав руки к сердцу, а потом резко развернулась и бросилась прочь.
— Жена! — окликнул ее Авер, — Знаешь, почему я стал играть?
Девушка остановилась в дверях, но не повернулась к мужу. Она стояла, как золотая статуя, а легкий ветерок трепал ее светлые волосы и колыхал подол длинного платья.
— Я играл с богом, чтобы он дал мне шанс уйти отсюда, из этого гнезда похоти и скорбной лжи.Слышишь, Алира? Мне надоело быть игрушкой в руках твоего отца, мне надоела ты и эти отожравшиеся священники, которые устаивают групповые оргии в храме после каждого пвосхваления бога! Я не хочу видеть, как повелитель молний запустит одну из них в этот храм и сравняет с землей все, что вы тут построили! — Авер презрительно плюнул себе под ноги. — И никакой бог не придет и не займет мое тело, потому что я сам играл с богом! И я выиграл свое право уйти прочь, пусть даже сами его служители откроют мне Радужные Врата, лишь бы никогда больше не видеть ни тебя, ни этого острова грязи!
Толпа загомонила, угрожающе двинувшись на голого мужчину, намереваясь хорошенько наподдать ему за его слова. Но тут на безоблачном небе сгустились тучи, грянул оглушительный гром, и ослепительная молния ударила прямо в алтарь позади Авера. Мрамор разлетелся в мелкую крошку, острые осколки глубоко впились в спину Золотого Листа, опрокинув его лицом вниз. Судя по крику, Фелле не отделался легче. Авер повернул голову на бок и увидел, как священник закрывает лицо руками, сквозь пальцы которых струйками стекает алая кровь. Белоснежные одежды Фелле превратились в обрывки грязной хламиды, из рваных дыр которой сочилась кровь, смешанная с грязью и копотью. Люди вокруг кричали и метались из стороны в сторону, кто-то держался за раненую руку, кто-то упал на колени, забывшись и шепча торопливые молитвы, но не один е остался не тронутым гневом бога. Рваные одежды, исцарапанные лица и тела, обезумевшие глаза и всеобщая давка мечущихся туда-сюда людей. Только Алира стояла на пороге, словно е решаясь переступить его и выйти вон, в золотой свет, пробившийся на некотрое время из-за плотной завесы свинцовых туч.
Фелле, обезумев от боли и шока, выхватил из-за пояса ритуальный нож с костяной рукояткой в форме молнии и бросился на лежащего Авера. Золотой Лист прикрыл глаза и расслабился в предвкушении скорой смерти. Хрипящий звук заставил его снова пошевелиться и посмотреть на Фелле. Священник лежал на алтаре, раскинув руки, а из груди его торчал его же собственный нож. Авер не сразу понял, что произошло, но, осознав это, засмеялся, отхаркивая кровь. Судя по всему, Фелле не заметил под ногами кусок алтаря, не в пример больше всех остальных, запнулся за него и упал на остатки мраморного капища, напоровшись на свой собственный нож.
«Интересно, — улыбнувшись, подумал Авер, — Алира когда-нибудь узнает, что я играл ради того, чтобы уйти вместе с ней прочь? Или мое вранье так и останется для нее правдой?»
Храм затрясся и застонал. Новая молния ударила в тело Фелле, превращая его в обугленный кусок плоти. В воздухе разнесся запах горелого мяса и тлеющей ткани.
— Пожар! — истирически завопил кто-то, рванувшись к выходу. Сверху посыпались куски потолка и стен. Храм неумолимо и быстро рушился. Авер не успел заметить, куда делась Алира, но надеялся, что ей удалось убежать.
«Почему? — думал он, пока еще мог это делать. — Я же выйграл! Почему я не ушел вместе с ней! — по-детски обиженно взывал он к богу, чувствуя, как где-то внутри, очень глубоко, его душат предательские слехзы»
«Понимаешь в чем дело, — раздался у него в голове гнеуверенный голос, — Алира тоже выйграла, а она ставила на то, что не допустит того, чтобы ты покинул свое тело. Вот и получилось в итоге, что ты ушел через…э-э…иные врата. А она не допустила твоей смерти, ты и она в итоге хотели одного: быть вместе. Допустим, что это — все, в чем сходились ваши ставки».
«И что теперь? — глупо спросил Авер. — Когда мне нечего бояться, что ты можешь мне сказать?».
— Сыграем? — хихикнул бог».
«Я всегда теряюсь, когда меня просят рассказать о себе.
Может, потому что меня и нет вовсе?»
Автор.
— Скажи, и чего тебе не хватало? — бог скорбно покачал головой, от чего его длинные белые волосы слегка качнулись в такт. — Ты же был таким выдающимся предсказателем, почти пророком, несущим мое слово в народ. Зачем тебе понадобились все эти игры? Пойми, наконец, что у меня, как и у любого небожителя, много ипостаси, так что ты должен был бы понимать, что играть со мной опасно. То, что ты сейчас видишь перед собой, и то, что бросало кости — совсем не одно и то же. Мое отражение Игрока, которое приходит к тебе на вызов, не знает сочувствия, понимания, злобы или гнева. Это лицо игрока, которым владеет только одно чувство — жажда победы, а сколько и как придется пережить другим участникам игры, его совершенно не волнует. Так что твоя месть, как минимум, неуместна.
Бог встал с золоченого кресла, выпрямившись во весь свой немальнький рост, прошелся по светлой комнате, оформленной в стиле обычного кабинета профессора, и замер у открытого окна, за которым раскинулось поле пшеницы. Его собеседник — мужчина лет тридцати с небольшим, худощавый, высокий, с длинными пепельными волосами, заплетенными в косу, мрачно взирал на бога в белой хламиде.
— Но в первый раз я выйграл партию? — холодно осведомился сидящий человек, сощурив серые глаза. — Тогда почему же все пошло не так, как должно было?
Бог тяжело вздохнул, повернулся к мужчине и сказал, сложив руки на груди:
— Ты хотел уйти, Авер? Правильно я понимаю?
Авер кивнул, не отводя глаз от бога.
— Алира хотела тебя спасти, потому что думала, что ты умираешь, — продолжил он, дождавшись второго утвердительного кивка. — После чего ты оказался в одной из реальностей, где назначил встречу мне и продолжил игру, — высокий небожитель стал медленно прохаживаться по кабинету, преобретя сходство со школьным учителем. — Ты играл вновь и вновь. К чему это привело? Давай вспомним…
На улице шел мелкий дождь. Лавочки покрылись моросью, с листьев капали редкие капли грязной воды, а воздух стал тяжелым и липким, как всегда бывает, когда летнюю жару нарушает грибной дождик, а сама жара не торопится уходить. На плохо прокрашенной лавочке возле подъезда типовой пятиэтажки сидела невысокая девушка в мокрых джинсах и прилипшей от влаги футболке. Она курила сигарету за сигаретой, метко отстреливая окурки в урну рядом с собой.
— Я могла бы сказать, что превращу его жизнь в прах, — бесцветным голосом говорила она сама с собой. — Я могла бы описать в красках, как и что с ним сделаю, я могла бы просто раздавить его, как клопа, стереть с лица этой планеты… О, сколько я могла бы, если бы знала свое имя, а не называла себя Нантиусом, чертовым вестником чертового бога!— девушка сжала кулак так, что побелели костяшки. — Если бы я раньше знала, если бы так не ошиблась в этом человеке! Столько лет поисков, столько вложенных сил, столько надежд — и все зря! А я-то думала, что нашла хоть кого-то, кто понимает, что такое быть последним в своем роду, что такое быть вестником, когда никто не верит, никто не слушает, а ты живешь, видишь путь, видишь судьбы других, а они отмахиваются от тебя, как от мухи. Блин, как погано осознавать, что какой-то бог, в образе чокнутого старикана был прав, а ты — его вестник и игрок с ним в кости, не побоявшийся ни расплаты, ни наказания за дерзость — нет!
Девушка сильно зажмурилась, от чего капли дождя, собравшиеся на ресницах, упали вниз.
— Сколько я ту торчу? Годы, десятилетия или уже века? Никто не знает о порталах и переходах, никто не верит в магию и в богов. Верят только в какого-то задроченного типа, ухойдокавшего сам себя на перекрестье палок в древности! Черт меня побери! Да я живу в женском теле, я каждый месяц впадаю в истерики по этому поводу, я должен разговаривать тонким фальцетом, я смотрю на стареющую и больную плоть своего тела с двумя наростами, на которые пялятся все мужики во дворе! И никто, ни одна живая душа никогда не поймет моего одиночества в этом мире!
Девушка открыла глаза, обвела взглядом округу и продолжила:
— Можно было бы назвать его предателем, можно было бы сказать, что он просто человек, не понимающий, что к чему. Можно было бы даже обидеться на него, как на друга, которым я его считал. Мне просто хотелось думать о том, что я не один, что есть кто-то, на кого ты можешь положиться, кому доверяешь больше всех, кто понимает твои желания. Да, он был мне другом, он был мне братом по несчастью, но только до тех пор, пока е назвал мои попытки уйти из этого мира лживыми надеждами и бесплотными фантазиями. Он предал меня, да? О, нет! Он предал всех тех, про кого я ему рассказал, дурак! О, какой же я дурак!
Девушка засмеялась, горько и громко, размазывая по лицу капли дождя и соленые слезы.
— А теперь мне придется начать все с начала, снова играть с богом, снова гадать, какую пакость он приготовит опять. Ты хотел научить меня состраданию? — она холодно взглянула на серое небо. — Ничего у тебя не вышло, козел! Научить меня сдерживать свою ярость? Вот тут ты оказался полезен, я научился терпению, да такому, что я обязательно найду тебя и отомщу тебе, даже если я сам не прав, но я тебя найду и выйграю! Слышишь?!
— Скажи честно, чего ты хотел тогда от своего друга? — бог присел в свое кресло, глядя на собеседника внимательным взглядом. — На что ты обиделся тогда На то, что он не захотел каких-то неизвестных чудес, не пошел с тобой в неизвестность? Теперь ты знаешь, что у него просто были иные идеалы, да и твоя затея оказалась безнадежной. Или может, ты не простил ему того, что рассчитывал на него, надеялся, доверял, рассказал про меня ,и про игру, о том, как и по чьей глупости влип во все это, а он не пожалел тебя, не сказал, что ты был прав? — бог сделал ударение на последних словах, слегка улыбнувшись.
— Да, — выдохнул Авер. — Именно так. Я не мог простить его за то, что я сам нарисовал в своей голове пастеральную картинку непыльного будущего, расписав в красках, как я доживу жизнь рядом с тем, кто бы всегда понял и помог, а сам ничего не стану делать, кроме как давать ценные указания и направлять в нужную сторону, — Авер поерзал в кресле, устраиваясь поудобней, — Что я могу сказать? Проиграл я, а признавать этотго не хотел.
— И это все? — бог как-то по-особенному улыбнулся, мягко и грустно.
— Нет, — подумав, признался его собеседник. — Мне казалось какое-то время, что он — это Алира. Что ты так же пошутил над ней, как и надо мной. И я никак не мог высказать ему это, я просто не знал, как тогда буду жить сам. Нет, конечно, мое сознание достаточно широко и пластично, но мужчина в теле женщины, да и женщина в теле мужчины, это еще ничего, но когда они живут друг с другом…
Бог рскатисто рассмеялся,хлопая ладонями по подлокотникам своего кресла.
— Прости, если разочарую, — отсмеявшись, произнес он, — но на такое я бы не пошел. Твое испытание было только для тебя, а она здесь ни при чем.
— Спасибо, понял уже, — буркнул Авер, помрачнев. — Но тогда скажи, что случилось с ней?
— А ты так и е понял? — удивился бог. — Все это время вы были вместе, две души в одном теле, вернее, в разных телах, в зависимости от игры. Разве ты никогда не чувствовал, как женская суть присутствует рядом? Вспомни хотя бы, как ты чувствовал себя во время своеобразных дней, когда…
— Хватит! — взорвался Авер, соскочив с кресла и подлетев к открытому окну. — Достаточно с меня твоих шуточек!
— Стоп, стоп, стоп! — замахал руками бог и тоже в негодовании поднялся на ноги, подойдя и встав рядом с Авером. —Какие шуточки? Ты хотел быть рядом с ней, она хотела быть рядом с тобой, я все устроил, а теперь ты говоришь о шуточках! — негодовал бог. — Да знаешь ли ты, жалкий смертный вестник, сколько сил и умения надо, чтобы поселить в одном теле две души?! А сколько сил требуется, чтобы поддерживать эту жизнь?! А сохранение рассудка обоим?! А сохранение памяти?!
— Послушай меня, бог, — Авер посмотрел в глаза собеседнику, твердо и немного печально, — давай я кое-что скажу тебе. Когда я затеял игру с тобой, мне хотелось просто уйти с маленького острова, затерянного во времени и пространстве, где поклонение тебе свелось к оргиям и обжорству властью. Я хотел доказать всем, что я сумею переиграть бога, который позволил жалкой кучке идиотов привести его религию к такому откровенному блядству, — Авер сощурился, в его глазах мелькнули молнии. — Но потом я понял, что слишком слаб и на самом деле хотел доказать самому себе, что имею право выбирать жизнь. — он глубоко вздохнул, продолжая рассказ. — Потом я играл с тобой, доказывая свою силу, выдумывая игру так, чтобы развлекаться за счет других, но на самом деле я просто был обижен на все и вся. Я хотел опять же доказать себе, что могу и должен быть безжалостным и жестоким, холодным и расчетливым. А добился всего лишь нового испытания, да еще и того, что в следующем мире меня стали воспринимать, как величину неразменную, постоянную и страшную.
Бог вздохнул и помялся с ноги на ногу.
— Я скрывал свои чувства, боялся сказать, что мне нравится, что я люблю, чего я хочу на самом деле. Я давил в себе истинные мысли, играя с окружающими в постоянную маску холодности и мнимой силы, а мне всего-то и надо было, чтобы меня сочли своим хотя бы в одном обществе, мне так хотелось хоть ненадолго оказаться любимым и желанным, как когда-то давно, на далеком острове…
— И чего же ты хотел, придя ко мне сегодня? — мягко спросил бог, словно учитель у признавшего свою ошибку ученика.
— Я хотел сказать тебе, что все-таки отомстил тебе, — мечтательно улыбнулся Авер. — И знаешь, что еще? Я не получил никакого удовольствия от мести, только чувство оконченного дела, к которому долго стремился. А еще я хочу сказать тебе, бог, что я давно нал, где Алира. И я давно уже избавился от второй души С Помщью другого бога.
— Ты поклонился кому-то сильнее меня? — как-то разочарованно ответил собеседник. — Я знаю, — печально добавил он. — Просто мне по привычке хотелось поддержать твою игру, вот я и повел себя так.
— Да не оправдывайся, — добродушно махнул рукой Авер, — все-таки я твой пророк, твой вестник и твой сын, а это все — дела семейные. Да, я легко предал тебя, поклоняясь другому богу, хотя, он и не сильнее тебя, если уж честно. Просто его специализация как раз по части душ. кстати, он был в черном. Но разве цвет определяет качества? По-моему, ты бы гнеплохо смотрелся в обсидиановых тонах, — он рассмеялся.
— И как же ты отомстил мне? — бог подошел к Аверу и похлопал его по плечу, улыбаясь.
— Я пришел к тебе домой, — равнодушно пожал плечами тот, — напомнил о том, что мы вместе пережили, показал, что я могу творить, когда узнал свое истинное имя, а потом заставил тебя вспомнить, что составляло меня и тебя, какие рисунки и песни я слагал, когда мое единение с тобой полностью овладевало мною.
— Ты оставил ее там? — тихо спросил бог. — Ты не взял Алиру с собой?
— Нет, — покачал головой Авер. — За свои ошибки каждый платит сам, но я хотел отомстить, и заставил ее заплатить за мои. И теперь мы никогда не сможем доверять друг другу, как в детстве, когда еще были просто братом и сестрой, и не было никакого обета верности и супружества, когда она еще не поддалась искушению быть одинокой и богатой, пользуясь своим именем, как средством достижения человеческих целей. Может, ей стоило бы играть, как и мне, чтобы понять, наконец, что для нее важно по-настоящему? Не знаю. Но одно мне известно: у каждого из нас свой путь, не стоило их смешивать, даже ради минутного чувства покоя.
— Да, — скорбно покачал головой бог грома и молнии, — некоторым детям стоило навсегда остаться детьми.
— А некоторым богам стоит быть просто игроками, — равнодушно пожал плечами Авер. — И я хочу спросить: сыграем? — Он тепло улыбнулся и вытащил кости.
Эпилог.
А было ли что терять человеку, всю сознательную жизнь отдавшему поискам самого себя? Что такого важного, непостяжимо грустного должно было быть у него, стоящего во всполохах рассветного огня, что он не побоялся бросить вызов реальности вокруг, осознанно отказавшись от благ общества? И кто бы теперь сказал ему, человеку, что готов признать его ровней, готов провести через все чудеса и тайны одного мира, в котором он живет и ждет возвращения под родное небо. Но человек, прошедший через предательство мечты, подлость самообмана, лесть случайных знакомых и страх собственного разума, лишь покачал бы головой, отказавшись от благ и приглашений тех, кто мог бы разделить с ним его путь, но не стал «гоняться за призраками», выбрав материальные блага и сладостное забытье ассимиляции среди обыкновенных граждан.
И что остается мне, как автору этих строк, как не склонять раз за разом голову перед Его Величеством Сюжетом, снова и снова размещая на страницах истории тех, кто приходит ко мне во снах? Мир будет продолжать жить, он будет продолжать развлекаться и веселиться, упреждать и укорять тех, кто лишь бледная тень их самих — прокуроров и судей одной маленькой планеты, взявших на себя роль отделять психов от адекватных людей.
Так, оставим же право судить и выносить приговор тем, кто есть лишь одинокая часть одного мира, судящая тех, кто видел множество миров.
И что остается в итоге у человека, который запутался в единении законов миров, потерялся во снах и остался один на один со своими мыслями и целями их воплотить? Только осколки прошлого, замороженные в неумелых рисунках, рассказах и стихах.
Эммина.
11.04.11
@музыка: мельница. сборник.
@настроение: испорченное
@темы: грани разумного, Творчество. Рассказы.