осторожно, нецензурная лексика и творчество
Бравый капитан совсем не бравого дирижопля, под названием «Воздушная елда», вышел в рейс на своих четырех.
Он бы вышел и на двоих, и даже именно на своих, но его поддерживали с двух сторон штурман и корабельный врач, ибо сам капитан Хуйлов ногами ходить не мог еще с вечера, приняв на грудь, да и внутрь груди, литра четыре наливочки. Вот и пришлось друзьям Хуйлова спасать небритый лик капитана, поднося того к рабочему месту подмышки, как ценный экспонат музея. И хотя экспонатом считался, скорее, корабельный врач «Воздушной елды», за все время вылечивший трех пациентов , включая себя и капитана, от похмелья но сегодняшнее хмурое утро было исключением.
Дело в том, что капитан Хуйлов заключил пари, что сможет выйти в рейс на дирижопле сразу поутру, даже не смыкая свой единственный стеклянный глаз. Пари было заключено в присутствии свидетелей, а значит, соскочить никак бы не вышло. Штурман Нафигатов протер чистой тряпочкой стекляшку капитана, любовно поплевав на нее перед этим, сунул глаз обратно в глазницу и бодро гаркнул полную готовность к работе.
Хуйлов слегка рыгнул, выражая свое мнение.
Корабельный врач Резинкин немного подумал и слегка выбрил капитана перед полетом, изобразив на щетинистом подбородке Хуйлова кривую трассу для соплей, буйными потоками стекавших из носа на высоте более двух метров над землей.
Общими усилиями капитана поставили к рулю, положили его руки на нужные рычаги и приборы и Нафигатов дал старт машине, ткнув пальцем в толстое стекло дирижопля перед собой.
Капитан воинственно рыгнул второй раз и надавил сразу на все, до чего смог дотянуться. Резинкин одобрительно замычал, потягивая ликер из бутылки, которую недавно спиздил из внутреннего кармана Хуйлова.
Старенький, побитый жизнью и Хуйловым, дирижопль содрогнулся, заскрипел внутренностями, но стал потихоньку качать газ в баллоны. Сей занимательный и познавательный процесс грозил затянуться надолго, а потому Резинкин шлепнул капитана по широкой спине, обтянутой рваной рубахой и теплым ватником, а капитан, в свою очередь, ебнулся лбом о приборную доску дирижопля, сместив, тем самым, свой центр тяжести в пространстве.
Дирижопль возмущенно перданул газом, и внезапно стал отрываться от земли.
Резинкин и Нафигатов пожали друг другу руки, правда, только с пятой попытки попав ладонями в ладони друг друга.
Хуйлов удовлетворенно крякнул и подналег на рычаги машины.
Машина, в свою очередь, ответила взаимностью и налегла на подъем, раздувая баллоны, как гигантский гнойник, стремящийся вспухнуть в небе.
В это трудное для трех полумертвых от пьянства путешественников время в кабинете штатного психолога Неадекватина появился странный человек. Человек был бледен, всклокочен до одури, с расширенными от ужаса круглыми глазами и почти полностью обмотан бинтами и измазан зеленкой. Судя по кривым надписям, которые смог разобрать Неадекватин, кто-то пытался создать из гостя мумию, а зеленкой указать нужные иероглифы. Иероглифы, правда, сильно смахивали на нецензурную брань портовых рабочих, а лозунговые призывы некоторых надписей тянули на небольшой срок за хулиганство и оскорбление религии и правящей партии.
Неадекватин протер толстые очки и сел перед гостем, вопросив того о причине визита.
Гость мычал и матерился, ерзал на стуле и только через полчаса признался, что хочет отлить, но для этого ему бы не помешала некоторая помощь.
На вопрос психолога, хочет ли он поговорить об этом, гость обложил Неадекватина трехэтажным матом и потребовал ножницы.
Психолог задумался.
Гость стал сопеть и пукать.
Неадекватин подумал, что в его жизни давно не было риска, а последний раз адреналин в крови гулял только после укола в сердце в реанимации три года назад, а потому выложил на стол маникюрные ножницы.
Гость схватил лезвия и стал фигурно вырезать отверстие в бинтах, пытаясь освободить самое дорогое и нежно любимое, что у него было. Высвободив нечто невразумительное и стыдливо сморщенное, гость расслабился и едва не сделал своим облегчением лужу на полу психолога.
Неадекватин с интересом наблюдал симптомы болезни нового пациента. Опомнившись, пациент удалился в уборную, уборился там по полной, а затем сбивчиво стал рассказывать о неких трех мудаках, исказивших его реальность странным пари.
Описав психологу всю ситуацию, из которой интеллигентный и воспитанный Неадекватин понял только мат, гость требовательно взглянул на врача.
Врач задумался, почесывая левое яичко в неудобных брюках, выражая крайнюю степень сомнения в правдивости слов господина Мумии.
Неадекватин встал, прошелся по кабинету, подобрался к окну и, распахнув створки, уставился в садик под окнами своего первого этажа. По садику, скрипя боками о дома, медленно тащился огромный мешок, из-под которого раздавались невнятные звуки матерков и смеха.
Неадекватин попытался протереть глаза, но только сильнее вдавил в бледное лицо круглые от удивления очки.
Мешок содрогнулся, из него донеслось громогласное: «Бросай балласт, мудила!», и в ухоженные грядки по очереди вылетели два мешка с песком, Резинкин и Нафигатов. Последний обругал капитана последними словами и с криком «Хуйлов – мазила!» запустил один из мешков обратно. Мешок торжественно пролетел мимо капитана «Воздушной елды» и шмякнулся в тележку бомжа, собирающего спозаранку пустые бутылки по улице.
Бомжара обложил всех матом и запустил в ответ бутылкой с сивухой. Сивуха ударила в голову Хуйлову, не забыв и о силе тяжести самой тары, от чего капитан тюкнулся носом в приборы, а его дирижопль круто свернул прямо в открытое окно Неадекватина, врезавшись баллонами в стену.
Человек-мумия от удивления не замедлил ебнуться со стула на пол, а психолог обосрался прямо на месте, испоганив свои последние штаны.
А за окнами тихого района города, на утренних улицах медленно сдувалось чрево дирижопля, лишенное твердых рук правящего состава в лицах капитана, штурмана и врача.