Голос в вашей голове.
Мне кажется, что меня касается кто-то невидимый, он легко трогает мое плечо, едва уловимо проводит пальцами по руке, отдавая мне холод и боль. Я хочу попросить его не отпускать меня никуда, остаться со мной, сесть рядом, чтобы я могла отдать свое тепло ему - единственному, чьи прикосновения я хочу продлить.
Он ничего не говорит, никогда ничего не говорит, просто касается меня, как будто хочет проверить, настоящая ли я. А внутри меня рождается крик. Я чувствую его боль, его одиночество, переживаю его ошибки, которые привели его в это странное состояние холода и молчания, я пропускаю все его чувства через себя, и он уходит, опять и опять, чтобы вернуться и все началось вновь: прикосновения, молчание, холод...
Потом я вижу себя с расчесткой в руках, словно я схватила первый попавшийся предмет, который был поближе. Я провожу рукой по ней и произношу слова на странном и знакомом языке, ничего не происходит, а в голове рождается мысль: не та интонация слов. Я повторяю заклинание, провожу рукой по расчестке, и опять ничего. Я пробую еще раз, делая ударения на другие слоги, с большей интенсивностью, резко и четко. Расчесткап од моими пальцами првращается в нож. Красивый, простой нож, с зазубренным лезвием, тускло поблескивающий в приглушенном свете ночника на столе.
Я открываю глаза, я просыпаюсь...
Вчера я раздвинула границы одной комнаты, оказавшись в древнем храме с отверстием в крыше. Храм был конусообразным, белым, но очень пыльным, заброшенным. Позади меня стояли два наследника Земли Изначальной, братья-близнецы, у них на шее висели амулеты - символы власти. И, пожалуй, эти амулеты, способные пробудить в них нечеловеческую природу, когда светло-серые глаза темнеют до черного, а мозг забывает все и всех, да, пожалуй, только они, амулеты, и способны быть символами власти. Все остальное - власть лишь номенальная, а вовсе не истинная.
Передо мной был алтарь, позади алтаря стояла Хранительница Времени и рядом с ней - Серая Тень, ее охранник и защитник. а прямо передо мной, отделяя алтарь от меня, смотрел мне в глаза единственный оставшийся жрец забытого бога. Он спрашивал меня о чем-то, я отвечала, а сердце наполнялось тоской, от которой сжимались зубы, катились слезы, но я не могла заплакать, иначе мне пришлось бы прервать обращение, сбиться с ритуала, а дрогнувший голос - смерть всему действию.
Не знаю, насколько я была наглой, вывалив свои просьбы и пожелания, но сегодня в отдалении от меня, едва я растопырила глаза утром, прошла гроза. Конечно, можно списать это на совпадение, но мне приятнее думать, что это ответ.
Бог коснуля меня, примутствовал рядом, я была в храме, который влечет меня, как маяк, как магнит, как навязчивая идея. И сегодня я поняла, что все мои жалкие стенания по поводу и без него, - это просто обида ребенка, что родители оставили его одного. Но касание Бога показало мне, что в нем больше боли и слез, страданий и радости, силы и бессилия, желания и ярости. а ведь, он показал мне лишь малую часть этого. Насколько же ничтожна должна выглядеть в его глазах я? Со своими псевдожеланиями и обидами?
Я вижу некоторые детали, случайных прохожих из мира мертвых, и тогда, как настоящий некромант, я начинаю любить жизнь за то, что все мертвые жалеют только об одном: они ничего не могут исправить. А мы, живые, не ценим таких мелочей. И мы расстаемся с любимыми, обижаемся на родных, гордо уходим прочь от друзей, картинно играем перед лицами врагов, не обращая внимания на то, что однажды наступит момент, когда ничего уже нельзя будет изменить.
Я чувствую сегодня скорбь. Непреодолимую, жгучую глаза скорбь. Я стараюсь не плакать, сжимаю зубы, но сила эмоций, отданных мне в касании сегодня ночью, разрывает меня изнутри, словно кристаллы льда, что резко замерз от заклинания фриза.
Ничего не могу понять! Я никогда не считала себя некромантом, даже не думала об этом, а теперь...
Я не знаю, как рассказать о том, сколько боли и холода там? Как показать, что я чувствую, что вижу, что думаю? Как рассказать хотя бы одному из них, путь и полуживому, который еще понимает мои слова, что я чувствую его боль, сожаление о допущенных ошибках, желание все изменить? Другие не услышат меня, они уже совсем мертвы, а если и услышат, то е поймут, они воспримут это как флаг жертвы человека мертвым.
А он услышит? Да, он приходит, чтобы коснуться, чтоы сказать мне, что слышит, и уходит. Почему? Мне приятно думать, что для того, чтобы не причинить мне боль. Ведь, он полужив, а значит, он тянется к теплу живых, но он еще понимает, что если и дальше станет так делать, он может меня убить.
Мне приятно так думать, что бы там не было на самом деле. Рядом нет живых, достойных моих слез, а потому они традиционно делятся между тремя вещами: теми, кто живет не здесь, героями рассказов и чужих произведений, и теперь еще и кем-то другим.
Я узнаю его по касанию,
По безбрежному морю холода,
По идущей путем страдания,
По душе без сна и голода.
И клала я кой-чего на все ваши комменты, типа: "Плачет Кащенко в автомате...".
Он ничего не говорит, никогда ничего не говорит, просто касается меня, как будто хочет проверить, настоящая ли я. А внутри меня рождается крик. Я чувствую его боль, его одиночество, переживаю его ошибки, которые привели его в это странное состояние холода и молчания, я пропускаю все его чувства через себя, и он уходит, опять и опять, чтобы вернуться и все началось вновь: прикосновения, молчание, холод...
Потом я вижу себя с расчесткой в руках, словно я схватила первый попавшийся предмет, который был поближе. Я провожу рукой по ней и произношу слова на странном и знакомом языке, ничего не происходит, а в голове рождается мысль: не та интонация слов. Я повторяю заклинание, провожу рукой по расчестке, и опять ничего. Я пробую еще раз, делая ударения на другие слоги, с большей интенсивностью, резко и четко. Расчесткап од моими пальцами првращается в нож. Красивый, простой нож, с зазубренным лезвием, тускло поблескивающий в приглушенном свете ночника на столе.
Я открываю глаза, я просыпаюсь...
Вчера я раздвинула границы одной комнаты, оказавшись в древнем храме с отверстием в крыше. Храм был конусообразным, белым, но очень пыльным, заброшенным. Позади меня стояли два наследника Земли Изначальной, братья-близнецы, у них на шее висели амулеты - символы власти. И, пожалуй, эти амулеты, способные пробудить в них нечеловеческую природу, когда светло-серые глаза темнеют до черного, а мозг забывает все и всех, да, пожалуй, только они, амулеты, и способны быть символами власти. Все остальное - власть лишь номенальная, а вовсе не истинная.
Передо мной был алтарь, позади алтаря стояла Хранительница Времени и рядом с ней - Серая Тень, ее охранник и защитник. а прямо передо мной, отделяя алтарь от меня, смотрел мне в глаза единственный оставшийся жрец забытого бога. Он спрашивал меня о чем-то, я отвечала, а сердце наполнялось тоской, от которой сжимались зубы, катились слезы, но я не могла заплакать, иначе мне пришлось бы прервать обращение, сбиться с ритуала, а дрогнувший голос - смерть всему действию.
Не знаю, насколько я была наглой, вывалив свои просьбы и пожелания, но сегодня в отдалении от меня, едва я растопырила глаза утром, прошла гроза. Конечно, можно списать это на совпадение, но мне приятнее думать, что это ответ.
Бог коснуля меня, примутствовал рядом, я была в храме, который влечет меня, как маяк, как магнит, как навязчивая идея. И сегодня я поняла, что все мои жалкие стенания по поводу и без него, - это просто обида ребенка, что родители оставили его одного. Но касание Бога показало мне, что в нем больше боли и слез, страданий и радости, силы и бессилия, желания и ярости. а ведь, он показал мне лишь малую часть этого. Насколько же ничтожна должна выглядеть в его глазах я? Со своими псевдожеланиями и обидами?
Я вижу некоторые детали, случайных прохожих из мира мертвых, и тогда, как настоящий некромант, я начинаю любить жизнь за то, что все мертвые жалеют только об одном: они ничего не могут исправить. А мы, живые, не ценим таких мелочей. И мы расстаемся с любимыми, обижаемся на родных, гордо уходим прочь от друзей, картинно играем перед лицами врагов, не обращая внимания на то, что однажды наступит момент, когда ничего уже нельзя будет изменить.
Я чувствую сегодня скорбь. Непреодолимую, жгучую глаза скорбь. Я стараюсь не плакать, сжимаю зубы, но сила эмоций, отданных мне в касании сегодня ночью, разрывает меня изнутри, словно кристаллы льда, что резко замерз от заклинания фриза.
Ничего не могу понять! Я никогда не считала себя некромантом, даже не думала об этом, а теперь...
Я не знаю, как рассказать о том, сколько боли и холода там? Как показать, что я чувствую, что вижу, что думаю? Как рассказать хотя бы одному из них, путь и полуживому, который еще понимает мои слова, что я чувствую его боль, сожаление о допущенных ошибках, желание все изменить? Другие не услышат меня, они уже совсем мертвы, а если и услышат, то е поймут, они воспримут это как флаг жертвы человека мертвым.
А он услышит? Да, он приходит, чтобы коснуться, чтоы сказать мне, что слышит, и уходит. Почему? Мне приятно думать, что для того, чтобы не причинить мне боль. Ведь, он полужив, а значит, он тянется к теплу живых, но он еще понимает, что если и дальше станет так делать, он может меня убить.
Мне приятно так думать, что бы там не было на самом деле. Рядом нет живых, достойных моих слез, а потому они традиционно делятся между тремя вещами: теми, кто живет не здесь, героями рассказов и чужих произведений, и теперь еще и кем-то другим.
Я узнаю его по касанию,
По безбрежному морю холода,
По идущей путем страдания,
По душе без сна и голода.
И клала я кой-чего на все ваши комменты, типа: "Плачет Кащенко в автомате...".